Михаил Романов и Наталия Брасова. Нарушенная клятва
Ради того чтобы жениться на любимой, великий князь Михаил Романов обманул своего брата Императора Николая II.
Утром девятого мая 1908 года вдовствующая императрица Мария Федоровна проснулась в своих покоях Гатчинского дворца раньше обычного. Было тихо и темно. Бой часов на ночь отключали, и чтобы узнать время, нужно было выбраться из-под теплой перины и дотянуться до ручки электрического выключателя, — новшеству уже четверть века, а она так и не привыкла, да и свет ламп кажется ей неприятным, мертвящим.
В полдень на Дворцовой площади начнется молебен в честь полкового праздника лейб-гвардии Кирасирского полка, над которым она шефствует. Накануне из Царского Села приехал Николай с женой и дочерьми — Алешеньку пришлось оставить, ему снова нездоровится. Ужинали вместе, поздравляли Ники с сорокалетием, настроение у всех было превосходное, император и великий князь Михаил, ее сыновья, оживленно обсуждали нашумевший праздник — День Белой ромашки в Швеции.
В газетах появились фотографии тамошних народных гуляний: первого мая люди разных сословий вышли с живыми и бумажными ромашками в петлицах, на поясах и головных уборах — это число объявили днем солидарности с теми, кто имел серьезные заболевания, прежде всего туберкулез, а средства от продажи ромашек направлялись на медицинскую помощь страдающим.
— Ники, как думаешь, нам нужен такой праздник? — мягко спросила мужа Александра.
— Аликс, милая, полагаю, да. Мы должны делать все для помощи подданным.
— Почему они выбрали ромашку, мне не нравится этот цветок, — супруги были так близки, что выработали привычку разговаривать между собой порой столь непринужденно, будто никого не было рядом.
— Мы можем придумать другой символ. Миша, почему они выбрали ромашку? — Николай обратился к брату.
— Она известна своими целебными свойствами, видимо, это основная причина, — заключил тот.
Мария Федоровна нежно коснулась рукой запястья царствующего сына.
— Если решишь учредить такой праздник, сделай это в память о твоем дяде, Николае Александровиче, и о Георгии, — голос ее дрогнул: туберкулез унес жизни ее жениха — старшего брата Александра III, и горячо любимого сына.
Спала она плохо, в снах преследовали старые кошмары — железнодорожное крушение под Харьковом, в котором они все остались живы лишь чудом, мучительная болезнь и кончина мужа и еще женское лицо, лицо соперницы — Мещерской...
Княжны Мещерской, фрейлины ее свекрови императрицы Марии Александровны, не было на свете уже сорок лет: бедняжка умерла на другой день после родов — через год после того как, потеряв надежду на брак с Александром, вышла за Демидова. Мария Федоровна время от времени невольно вспоминала о возлюбленной покойного мужа, ради которой он готов был пойти против воли отца — императора Александра II и отказаться от брака с ней — датской принцессой, невестой умершего брата, и даже отречься от престола, но скоро одумался. После его смерти на секретной полке бюро в кабинете мужа она нашла несколько писем и медальон с портретом Марии Мещерской.
Письма читать не стала — сожгла в камине, а медальон положила обратно, мельком взглянув на изображение: темные локоны, вдумчивый взгляд глубоко посаженных глаз, несколько крупноватый нос и плотно сомкнутые невыразительные губы — ничего примечательного. Впрочем, неприметной была внешность и Саши Коссиковской — фрейлины ее младшей дочери Ольги, но это ничуть не остужало пыл Михаила, чей замысел тайно венчаться с возлюбленной был случайно раскрыт накануне запланированного побега. Эта история приключилась несколько лет назад и в полной мере обнаружила страстность, унаследованную Мишей от отца. Ники все же гораздо благоразумнее: у него не было и мысли о побеге и уж тем более об отречении от престола, хотя его пассия, Матильда Кшесинская, — настоящая красавица, не чета этим фрейлинам.
Размышляя в полной темноте, Мария Федоровна потеряла счет времени. Но довольно! Она решительно привстала на постели и потянула шнурок, чтобы вызвать прислугу. До начала полкового праздника оставалось шесть часов.
...Это утро застало Наталию Сергеевну в превосходном настроении. Муж, поручик лейб-гвардии Кирасирского полка Владимир Вульферт, накануне подтвердил приезд императора в Гатчину и приглашение на полковой праздник и бал, получив за это с десяток заслуженных поцелуев. Сегодня она будет представлена Романовым! Разве не чудесно? Могла ли об этом мечтать дочь московского присяжного поверенного? Адвокат Шереметьевский был небеден и мог себе позволить тратиться и баловать дочь — покупал ей диковинные игрушки, кукол, красивые платья, не забывая и об образовании милой Таты: все для того, чтобы обеспечить ее будущее.
Огорчила она отца лишь однажды, когда заупрямилась в выборе мужа: капризная и увлекающаяся Наташа влюбилась, как ей казалось на всю жизнь, в племянника одного из богатейших людей России — Саввы Мамонтова, патронировавшего театр, где милый сердцу Сережа служил аккомпаниатором. Играл он блестяще, внешностью обладал интересной, ей даже казалось — роковой: худой и бледный брюнет с выразительными умными глазами и длинными, не по-мужски изящными пальцами. Но этого оказалось мало: родив дочь, которую счастливый отец назвал ее именем, Наташа заскучала — ей было лишь двадцать три, нянчить ребенка и ждать мужа со службы — не о такой жизни грезила она в девичестве.
«Володя, как же хорошо! Просто прелесть, что такое! Папа, что ты сказал бы теперь своей непослушной дочери?»— Наталия Сергеевна имела обыкновение произносить вслух некоторые свои мысли, иногда даже довольно пространные монологи. Вот и теперь, примеряя перед большим зеркалом вечернее платье, она будто разговаривала со своими мужчинами — нынешним супругом и отцом.
Вульферт появился в ее жизни, когда малышке Тате исполнился год. К тому времени ей уже было совершенно ясно: брак с Сергеем Мамонтовым — ошибка. Наталия Сергеевна загрустила, будущее казалось неопределенным. К счастью, на семейном торжестве родственники матери представили ей поручика Владимира Вульферта. И взошло солнце — бравый офицер разительно отличался от склонного к унынию мужа, и спустя короткое время она уже хлопотала о разводе и разрешении на второе венчание — с милым Володей, сильным, надежным, принявшим маленькую Тату как дочь. Тогда она была уверена: с Вульфертом ее судьба связана до конца дней.
Существовать этой уверенности, впрочем, пришлось недолго: муж был ревнив и устраивал ей изнуряющие сцены с допросами вполне обоснованно, подозревая в Наташе ту степень легкости общения с противоположным полом, которая может привести к гибельным для чести последствиям. Наталия Сергеевна, рожденная, по ее внутреннему убеждению, для того чтобы блистать в обществе, вынуждена была смириться с тяжелым характером мужа и принять то, что он предпочитает выводить ее в свет реже, чем ей того хочется.
«Как же давно я не была на балу! Давным-давно! — пропела Наталия Сергеевна, продолжая крутиться перед зеркалом. — Давным-давно!»
Летом 1906 года они сняли дачу вблизи Красносельских военных лагерей. Неподалеку от уютного дома был холм, с которого открывался прекрасный обзор картины военных учений. Часами она с другими офицерскими женами наблюдала за маневрами полков: драгунских, гусарских, казачьих, гвардейских, из которых безошибочно выделяла дорогих сердцу «синих» кирасир. В июле император Николай II принимал в Красном Селе короля Греции, был устроен замечательный праздник, а после — бал, где Наташа многих очаровала своей красотой и грацией. Ей показалось, что даже надменная супруга греческого правителя Ольга Константиновна, посетившая танцевальный зал Офицерского собрания, улыбалась, глядя на нее издали. Той ночью как раз и случился первый приступ гневной ревности у Владимира.
«Ах, как неприятно, как неприятно вспоминать об этом! Надеюсь, он сдержит слово, данное в последний раз, и это никогда не повторится!» — Наталия Сергеевна отошла наконец от зеркала.
День выдался ясным. Яркое солнце слепило глаза, отражаясь в отполированных касках и бляхах рядовых и офицеров полка, построенного поэскадронно в шеренги вдоль южного фасада дворца. Ропот общей молитвы был слышен над людскими рядами, отчетливее всего разносилось слово «аминь», сопровождаемое синхронным крестным знамением. Рыжие кони в парадной амуниции с расшитыми золотом синими чепраками стояли смирно, изредка всхрапывая и позвякивая упряжью. К часу дня священники в красных облачениях завершили молебен у полковой иконы Николая Чудотворца, водруженной на постамент в самом центре площади. Император поздравил своих кирасир с днем полка, служивые повеселели, откликаясь раскатистым «ура».
Торжественная часть закончилась исполнением «Боже, царя храни!», после чего под бравурные звуки Гессенского марша строй двинулся к казармам, освободив дорогу женщинам августейшего семейства: Мария Федоровна и Александра Федоровна с дочерьми проследовали по ковровой дорожке во дворец, в то время как Николай II и великий князь Михаил, опрокинув в честь праздника по чарке водки, в сопровождении коренастого круглолицего генерала Бернова направились к памятнику Павлу I, откуда за парадом наблюдали члены семей офицеров полка. Среди них была и она, Наталия Сергеевна Вульферт, в дивном кружевном платье, открывающем плечи и высокую грудь. Вот он, долгожданный момент!
Она с интересом рассматривала приближающихся мужчин, особенно князя: высокий, значительно выше брата, с фигурой атлета и открытой улыбкой на благородном лице. Раскрасневшаяся от внезапно охватившего ее волнения Наталия Сергеевна была в те мгновения удивительно хороша. Когда ее представили императору и великому князю, госпожа Вульферт, потупив взор, присела в грациозном книксене, после чего подняла свои глубокие серые глаза на Михаила Александровича. И столько было в ее взгляде обещания, робкой надежды и одновременно женской силы, где уж устоять! С этой минуты их общая судьба была решена...
Тем же вечером на балу в Офицерском собрании великий князь ангажировал Наталию на танец. Прелестная женщина с вьющимися темными локонами, собранными в высокую прическу, порывисто дышала, на щеках ее рдел яркий румянец. Казалось, она вся горит изнутри, и этот жар проступал сквозь тонкий шелк платья, обжигая ладони Михаила Александровича, и ему хотелось, чтобы это никогда не прекращалось.
Она уступила ему довольно скоро, что Михаила совершенно не смутило: он был влюблен, очарован ею, а она, скучавшая и в прежнем и в нынешнем браках, ликовала — великий князь, отпрыск венценосной фамилии, вот действительно блестящая партия!
Теперь с самого утра она ждала весточки от милого Миши. Улыбка не сходила с лица: Наталия Сергеевна знала, что любима одним из самых могущественных людей мира, и от этого у нее будто вырастали крылья. Она не умела скрывать своего счастья, и вскоре по Гатчине поползли слухи о романе великого князя. Вульферт, истерзанный ревностью, умолял ее одуматься, но бесполезно! Его Наташа словно парила в воздухе, неотвратимо ускользая от объяснений и супружеских объятий. Это был конец.
Уже с первых дней они с великим князем практически не таились, их долгие прогулки по дворцовому парку с непременным посещением острова Любви мгновенно стали достоянием общественности. Мария Федоровна, поначалу не желавшая верить слухам, в один из вечеров сама застала сына с мадам Вульферт у Приоратского дворца. Миша был чрезвычайно смущен этой встречей и от неожиданности выпустил руку спутницы. Императрица кивнула, окинув Наталию Сергеевну холодным взглядом, в котором вдруг мелькнула острая ненависть. Вернувшись в свои покои, Мария Федоровна немедля написала Николаю, призывая его сделать все необходимое для прекращения этой скандальной и порочащей великого князя связи, особо отметив, что чувствует исходящую от «этой женщины» беду. Она была совершенно уверена в своей оценке: Наталия Вульферт того самого, опасного для Романовых женского типажа. «Какое удивительнее сходство с Мещерской...» — прошептала императрица, запечатывая конверт.
Получив письмо от матери, в котором она была столь категорична в оценках происходящего с «милым Мишей», Ники встревожился и, посоветовавшись с супругой, без промедления вызвал великого князя в Санкт-Петербург. Их беседа еще более озадачила императора: Михаил действительно влюблен не на шутку. Он выглядел потерянным и повторял, что в Наталии вся его жизнь. Николаю удалось выполнить лишь один пункт из намеченного плана: взять с брата слово, что ни при каких обстоятельствах он не женится на Вульферт. О том, что такое слово дано, Ники написал матери в ответном послании.
К зиме в Гатчине решительно все уже судачили о скандальном романе. В один из декабрьских вечеров поручик Вульферт был приглашен в дом командира полка, генерал-майора Евгения Ивановича Бернова.
— Добрый вечер, Владимир Владимирович, прошу, располагайтесь, — Бернов указал на кресло. Вульферт пружинисто прошел и присел на самый край. Напряжение сквозило в нем. — Имею удовольствие сообщить, что принято решение произвести вас в ротмистры досрочно, — Бернов погрузился в кресло напротив, внимательно глядя в глаза гостя.
Вульферт шумно вздохнул:
— За что такая честь, ваше превосходительство? Не уверен, что понимаю основания для такого решения, — в глотке у поручика заклокотало, он еще больше вытянулся, словно боялся взорваться от внутреннего нестерпимого давления.
Бернов сочувственно улыбнулся в усы, ему была отвратительна сложившаяся по прихоти великого князя ситуация — в гвардии адюльтера не прощали и обидчика лишали офицерского звания, а пострадавшему оказывали всяческую поддержку. Присвоение звания и было проявлением такой поддержки, но этим не ограничивалась цель встречи генерала с поручиком. В письме императора, полученном им накануне, содержалась просьба весьма тонкого свойства, которую принято было адресовать лишь доверенным лицам. И это доверие следовало оправдать, не сказав ничего лишнего.
— Владимир Владимирович, прошу вас принять заверения в моем к вам совершенном расположении. Вы достойный пример безупречного несения воинской службы во славу Родины и императора. В полученном мною письме Его Величество упоминает вас, что, конечно, является особым обстоятельством и проявлением высочайшей милости. Мы живем со знанием того, что в основе нашего государства лежат вера, долг и честь, а с ними рядом — крепость семейных уз. И устои эти нам следует беречь и сохранять любой ценой. Вы можете и впредь рассчитывать на высочайшую поддержку. От себя же желаю вам одного — выдержки.
Однако выдержки обманутому мужу не хватило, и после очередной безобразной сцены Наталия забрала дочь и переехала в дом, снятый для них в Гатчине великим князем.
Затем между мужчинами состоялось долгожданное объяснение: Михаил Александрович просил Вульферта дать жене развод, Владимир ответил категорическим отказом. Слухи поползли с новой силой и достигли ушей царя, подкрепленные очередным письмом матери-императрицы — Мария Федоровна просила Ники откомандировать великого князя из Гатчины в надежде, что разлука позволит сыну одуматься и прекратить отношения с мадам Вульферт.
Высочайшим повелением великий князь Романов Михаил Александрович был направлен в Орел командовать Черниговским гусарским полком. Но расстояние в тысячу верст лишь усилило чувства влюбленных — письма потекли рекой, а уверенность в том, что они созданы друг для друга, крепла с каждым ярко описанным воспоминанием, с каждым переданным на бумаге поцелуем. Из своей «почетной ссылки», как они между собой называли нынешнее место службы Михаила Александровича, он приезжал к своей «блестящей звезде» в Гатчину при первой возможности. Мария Федоровна, не желая признавать поражение, настояла, чтобы и мадам Вульферт была отослана на время, мотивируя свое требование тем, что скандальность и двусмысленность ее отношений с великим князем, несомненно, вредит репутации августейшей семьи. Летом 1909 года Наталия выехала в Европу.
Переписка между любовниками стала еще интенсивнее, по воспоминаниям приятеля пары князя Чавчавадзе, телеграммы исчислялись сотнями. Михаил Александрович часто оставлял полк, используя любую возможность для свидания с любимой женщиной. После возвращения в Россию к Рождеству 1910 года стало совершенно ясно — Наталия Сергеевна беременна. В создавшейся ситуации Вульферт вынужден был сдаться: согласие на развод он наконец дал и бумаги были оформлены незадолго до рождения ребенка. Наталия Сергеевна с Татой переехали из Гатчины в Брасово — имение Михаила Александровича в Орловской губернии. Новорожденного сына назвали Георгием в честь умершего брата великого князя. Мария Федоровна, узнав об этом, несколько смягчилась. Благодаря ее хлопотам в ноябре того же 1910 года тайным царским указом мальчику было высочайше позволено носить фамилию Брасов, позже ему был пожалован графский титул.
Жизнь в Брасово шла размеренно и упорядоченно, как и должно быть в образцовом имении. Наталия Сергеевна обустраивала свой новый дом, где ей приходилось жить почти затворницей — явиться в свет она не могла ввиду сомнительности своего реноме, в расположение Черниговского полка приезжать было также не велено. Оставалось заниматься детьми и ждать Михаила, который старался проводить с непризнанной и незаконной семьей как можно больше времени.
Так прошли два года. Все более и более тяготясь неопределенностью, Наталия часто рассуждала, по обыкновению вслух, о явной ущербности своего положения, Михаил мрачнел и отмалчивался. Он был связан словом, данным брату-императору, и долгом: несмотря на то что титул цесаревича после безвременной кончины брата Георгия ему так и не был присвоен (молодая императрица, родившая подряд четырех дочерей, не оставляла надежды подарить супругу наследника, что в итоге и произошло), статус «правителя государства» — регента при Алексее на случай кончины императора до его совершеннолетия — был чрезвычайно ответственным и обязывающим. Известно было и то, что здоровье восьмилетнего племянника, больного гемофилией, вызывало большие опасения: любая незначительная травма или ушиб могли иметь фатальные последствия. Михаил Александрович страдал, разрываясь между долгом, исполнения которого он, младший, обласканный сын Александра III, страстно желал избегнуть, и чувством к Наталии. Удивительно ли то, что во внутренней борьбе именно любовь постепенно одерживала победу? Впрочем, не без деятельной помощи Наталии Сергеевны.
«Миша, разве это справедливо? Посмотри на Георгия — это же твой портрет! Что станет с ним, если, не приведи господь, нас не будет? Кто и на какие средства будет воспитывать нашего сына? Ты должен понять, милый Миша, сердце мое разрывается от боли за нашего малыша, я поддалась чувству и пала — будем называть это так, как есть, но в чем же его вина?» — готовясь к решающему разговору, Наталия репетировала перед зеркалом. В конце тирады она театрально возносила руки вверх и как подкошенная падала в кресло, закрывая ладонями лицо. Оставшись довольной собой, проследовала в малую гостиную, где прислуга накрывала ужин, не заметив Тату, с интересом наблюдавшую за матерью из-за комода, — маленькая девочка запомнит эти первые уроки лицемерия и воспользуется ими впоследствии.
Летом 1912 года великий князь Михаил обратился к императору с просьбой разрешить ему длительный отпуск, который он намеревался провести с Наталией Сергеевной и детьми за пределами Российской империи. Согласие было дано, они уехали в Европу и остановились в Баварии, наслаждаясь долгожданной свободой и отсутствием необходимости объяснять кому-либо свои отношения или скрывать их. За путешественниками вслед был направлен отставной начальник Петербургской охранки генерал Герасимов с тайным поручением от императора — следить за Михаилом Александровичем и при необходимости предотвратить заключение брака с Вульферт любыми способами, вплоть до ареста пособников. Однако миссию опытный полицейский провалил: он не уследил за подопечными. Проявив чудеса конспирации, великий князь с Наталией выехали в Австрию и обвенчались там в сербской православной церкви Святого Саввы, щедро заплатив священнослужителю. Свидетелями таинства были церковный сторож и его жена.
Узнав о случившемся, император подверг секвестру имущество брата, уволил его со всех постов и лишил звания правителя государства. В письме матери Николай писал: «К несчастью, между мною и им сейчас все кончено, потому что он нарушил свое слово. Сколько раз он сам мне говорил, не я его просил, а он сам давал слово, что на ней не женится. Я ему безгранично верил! Что меня особенно возмущает — это его ссылка на болезнь бедного Алексея, которая его заставила поторопиться с этим безрассудным шагом! Ему дела нет ни до твоего горя, ни до нашего горя, ни до скандала, который это событие произведет в России. И в такое время, когда все говорят о войне, за несколько месяцев до юбилея Дома Романовых!!! Стыдно становится и тяжело. У меня тоже была первая мысль — скрыть это известие, но, прочтя его письмо два-три раза, я понял, что теперь ему нельзя приехать в Россию».
Наталия утешала супруга, как могла. Теперь они навеки вместе, венчаны по всем правилам православия, никто и ничто не нарушит ее покой: она — законная жена великого князя Романова! И несмотря на отношение к нему семьи словно к умалишенному, несмотря на ограничение в распоряжении имуществом, его доходы и средства в зарубежных банках были весьма внушительными, а это значит, что отныне они могут открыто вести роскошную жизнь, в которой она будет полноправной хозяйкой положения.
Вскоре супруги перебрались в Великобританию, и в сентябре 1913 года въехали в Небуорт-хаус — замок в графстве Хартфордшир, арендованный Михаилом Александровичем на год у герцога Литтона. Литтоны владели огромным замком с 1490 года (и владеют по сей день), арендная плата за год составила три тысячи рублей золотом, и Михаил Александрович, к радости супруги, мог себе это позволить.
Теперь у Наталии Сергеевны было все, о чем она мечтала в детстве, играя в принцессу: муж из царствующей фамилии и настоящий замок с множеством прислуги, включая дворецкого, лакеев в пудреных париках и камзолах, и целую армию садовников. Тот год станет самым счастливым в ее жизни и последним безмятежным для их семьи.
В августе 1914 года, когда началась мировая война, великий князь написал брату-императору прошение позволить ему вернуться в Россию, чтобы иметь возможность «пролить кровь за Родину». Вернуться разрешалось с «детьми и мадам». Наталия покидала Небуорт-хаус с щемящим чувством: сердце подсказывало, что впереди ожидают испытания и лишения, но их масштаб еще даже не угадывался.
Перебравшись в Россию, новоявленная графиня Брасова, не принятая и не признаваемая обеими императрицами, берет ложу в Мариинском театре и открывает свой салон, частыми гостями которого становятся Мейерхольд, Бенуа, Головин, Коровин и многие другие знаменитости новой волны. А ее супруг меж тем отправился на войну командиром сформированной указом императора Кавказской туземной дивизии, прославившейся под названием «Дикая дивизия». В ее трех бригадах было шесть полков, почти полностью сформированных из добровольцев Кавказа, которых на службу в регулярную армию не призывали. Великий князь блестяще справился с нелегкой задачей управления войском, где внутренние отношения определялись не столько уставом, сколько традициями: почетные места отдавались не старшим по званию, а старшим по возрасту, к их мнению прислушивались, при явном большинстве мусульман за трапезой головные уборы не снимали, ели с помощью ложки или руками. «Блестящей звезде» — любимой супруге великий князь писал регулярно, теперь они виделись крайне редко, что было мучительным для него испытанием.
Спустя полгода после начала войны и в Брасово, и в их доме в Гатчине открыли лазареты, на средства Михаила Александровича был организован санитарный поезд, на котором с линии фронта вывезли почти сорок тысяч пострадавших. Теперь Наталия Сергеевна много времени посвящала уходу за ранеными, впрочем, она успевала вести и ставшую привычной светскую жизнь.
Война вытянула соки из огромной страны и практически разорила ее, народ роптал, и теперь к его голосу примешивались голоса либерально настроенной аристократии. В высшем обществе регулярно возникали слухи о готовящемся заговоре против императора Николая II и все чаще звучало мнение, что за кулисой заговорщики прячут великого князя Михаила. Репутация вольнодумного «салона Брасовой» свидетельствовала в пользу именно такой версии.
Февральский переворот застал Михаила Александровича в Гатчине. Череда событий, последовавших за ним, была почти невероятной: провальная попытка удержать корону Дома Романовых, отречение Николая II в пользу брата (многие сегодня считают документ об отречении фальшивкой), отречение самого Михаила Романова от престола спустя шестнадцать часов после опубликования Манифеста, в котором он просил граждан России подчиниться Временному правительству и объявлял, что примет верховную власть только в случае, если народ выразит на то свою волю, сформировав Учредительное собрание, которое и решит вопрос об «образе правления» государством. Князь Сергей Трубецкой впоследствии писал: «Отречение Государя императора наша армия пережила сравнительно спокойно, но отречение Михаила Александровича, отказ от монархического принципа вообще произвел на нее ошеломляющее впечатление: основной стержень был вынут из русской государственной жизни. <...> С этого времени на пути революции уже не было серьезных преград. Не за что было зацепиться элементам порядка и традиции. Все переходило в состояние бесформенности и разложения». Это было предзнаменованием крушения империи, втянутой в братоубийственную Гражданскую войну.
Одиннадцатого апреля 1919 года вдовствующая императрица Мария Федоровна стояла на борту линкора «Мальборо», зашедшего в Черное море под британским флагом для обеспечения ее эвакуации. Вместе с ней от берегов Советской России отплывали еще несколько членов семьи Романовых, но среди них не было ее сыновей: Михаила расстреляли в ночь на тринадцатое июня 1918 года под Пермью, где он находился в ссылке, вскоре та же участь постигла всю семью Николая и Аликс — они с детьми были убиты в ночь на семнадцатое июля в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге.
Холодно. Мария Федоровна сквозь стылые слезы смотрела на удаляющийся берег Ялты, навсегда прощаясь с этой землей, где она была так счастлива и столь несчастна...
Последняя встреча Михаила с его «блестящей звездой» пришлась на Пасху 1918 года — Наталия Сергеевна приезжала к мужу в Пермь, куда он был выслан «впредь до особых указаний». По возвращении в Гатчину в начале июня переписка внезапно оборвалась, и обезумевшая от волнения Брасова явилась прямо в Петроградскую ЧК, обвиняя новую власть в исчезновении мужа. Ее арестовали. Почти год Наталия Сергеевна провела в тюрьме, умудрилась бежать под видом сестры милосердия и, захватив часть оставшихся драгоценностей, выехала вместе с дочерью за границу, где уже находился Георгий. С тех пор она искала любые сведения о муже, плохим новостям верить отказывалась, надеясь на лучший исход.
Брасовы жили во Франции, вырученные от продажи драгоценностей средства заканчивались, что вынудило Наталию Сергеевну обратиться за помощью к Марии Федоровне. Ответа не последовало, однако после смерти вдовствующей императрицы в 1928 году Георгий получил часть оставшегося состояния в соответствии с ее завещанием. И хотя средства были невелики, они поддержали Брасовых и позволили Наталии Сергеевне приобрести спустя два года в подарок сыну в честь его грядущего совершеннолетия модный спортивный автомобиль «крайслер». Управляя им, Георгий разбился под Парижем: автомобиль врезался в дерево, граф Брасов умер не приходя в сознание за несколько дней до своего двадцать первого дня рождения. Похоронив сына на кладбище Пасси около дворца Трокадеро, Наталия Сергеевна тогда же купила рядом место и для себя. Здесь ее, еле сводившую концы с концами и уже привыкшую к нищете, похоронили в 1952 году после мучительной болезни. О том, что ее супруг был расстрелян под Пермью в далеком 1918 году, она узнала лишь незадолго до собственной смерти, прочитав опубликованные во Франции воспоминания одного из его палачей.
Амария Рай