Лужков говорил...

Некоторые его изречения мы предлагаем вашему вниманию.

— За ошибки вождей всегда расплачивался народ (ноябрь 2019 года).

— Я 18 лет боролся против такого неосмысленного вступления в ВТО.

Меня вот что поразило. Когда мы объявили о вступлении в ВТО, финны сразу все подсчитали и сказали, что у них прибавится 5000 рабочих мест, в первую очередь для производства тех видов продовольственных товаров и промышленных товаров, которые пойдут в Россию в безбарьерном режиме. Я задаю вопрос: финны-то просчитали, а какой российский регион просчитал последствия вступления в ВТО? ВТО приемлем только для тех, кто сегодня производит продукцию первого передела. Это нефть, газ, металл, дерево. Все остальное производство России не получит преимущество, а будет страдать, разваливаться, проваливаться...

— Мы говорим: хозяйство должно быть самодостаточным, и если получаем прибыль, то она не отбирается владельцами земли (даже при тех затратах, которые были сделаны), а идет на расширение хозяйства. Любой организм должен развиваться. Эта прибыль идет на увеличение зарплаты, на формирование социальных фондов. То есть это уже не капитализм с такой нещадной эксплуатацией труда, а новая формация, все сотрудники которой понимают: каждый должен хорошо работать, и тогда он будет получать большую зарплату, будет трудиться в лучших условиях, на отличной технике...

— Нефтяные монополисты? Это капитаны, которые никогда не видели моря. Они купили собственность, и что? Не занимаются развитием. Науку бросили. Потому что считают: наука не нужна, лучше купить технологию на Западе. А купить технологию на Западе — это всегда 10-летнее отставание... Потому что, несмотря на то, что технология кажется современной, изобретена-то она была десять лет назад: для того, чтобы любую технологию довести до промышленного применения и возможности продажи, требуется цикл в десять лет. И если даже мы покупаем что-то современное — это отходы. Они уже на десять лет впереди нас. А если мы не покупаем, а эксплуатируем старые заводы, старые полимеры, старые минеральные удобрения, старую химию, старую металлургию... То мы даже не на облучке кареты прогресса находимся — карета давно уже уехала далеко вперед.

— Был такой идеалист Федоров Святослав, известный офтальмолог, который говорил о народном капитализме. Я ему говорил: «Слава, твои идеи опережают жизнь лет на 20. Через 20 лет, может, общество созреет для оценок пропорций — что должно быть положено хозяину, капиталисту, а что должно быть отдано обществу». У нас этого нет. В Норвегии есть своего рода социализм, когда капиталист, получая от своего производства прибыли (причем все прибыли считанные, там обмануть невозможно, там за ним следят государственные организации), 70 % отдает государству, а 25 % государство оставляет ему — для развития производства. И там капиталисту остается 3–5 %. На них он не может купить крейсер имени Абрамовича. Капиталист в Норвегии живет в простом доме. Нашим даже среднего уровня бизнесменам это покажется хижиной дяди Тома, а он считает это нормальным.

 — Как-то я начал договариваться с печниками. Они мне не понравились: видят красивый дом, и начали заламывать за трехдневную работу несусветную плату — их запросы соответствовали годовой зарплате нормального рабочего. Я им говорю: «Ребята, а вы не слишком ли?». Отвечают: «Понимаешь, хозяин, мы уникальные специалисты, печников вы здесь нигде не найдете». То есть дали понять: они — монополисты.

Меня все это возмутило. И я им ответил: «Пожалуй, я сам сложу печку». Они рассмеялись, а я таки ее сложил. За три дня. Это была тяжелая работа. Вечером я падал без рук. Но хорошо спал.

В одной старой книжке (1900 года) я прочитал — кирпич должен отшептаться. Меня страшно заинтриговало — как это? В других книгах этого слова не повторялось... Потом в другой книжке прочитал, что кирпич нельзя класть на раствор глины с песком сухим: иначе он сразу у раствора отберет влагу и соединение станет непрочным.

В общем, взял я старое корыто, налил воды и стал класть туда кирпич. И слышу... шепот. Это кирпич из себя выдавливал воздух (кирпич ведь очень пористый) и шелестел. Я был просто очарован — простое решение, а в нем секрет крылся...

Секретов много. Это всего лишь один из них.

— А корни у всех и у всего — в земле. И если ты пренебрегаешь этими корнями, получаешь очень серьезный удар — или сразу, или постепенно, в будущем.

Мы получим удар уже в ближайшем будущем — через это постепенное разваливание. К сожалению, я вынужден об этом говорить. Стране нужен новый опыт и новое направление действий, которое уже сейчас мы должны взять из опыта других стран...

...Необходимо, чтобы страна снова вернулась к своей земле, к своим корням, к своей самобытности. Потому что мы самобытность теряем вместе с тем, как теряем гектары на обработке земли.

— Сегодня у нас уже охрана ходит черная, как в Америке. Сегодня у нас фильмы идут все не наши. И в этих фильмах все время продвигается для молодежи не наша философия. Наше новое поколение — это уже не те россияне, которые рождались и воспитывались в то время, когда патриотизм, порядочность, совесть и так далее были главными темами воспитания. Мы сегодня имеем другой народ. И то, что в Киеве происходит, — это результаты отказа от исторического воспитания. От национального суверенитета, от национальной самобытности в образовании, в воспитании, в идеологии. Все сегодня подчинено насаждению того, что разрушает нашу историю.

Мы сегодня начинаем спорить по таким фактам, которые даже на Западе признаются определяющими. Мы сегодня начинаем спорить, кто больше принимал участие во Второй мировой войне и кто больше вклада внес в Победу.

В общем, останавливать нужно все, к чему мы просто катастрофически скатываемся. Это даже можно назвать не скатыванием, а это можно назвать уже обрушением в какую-то пропасть, из которой нет выхода. Если мы буквально не зацепимся за какой-то выступ, то потеряем страну.

И сегодня наше движение в сторону Китая... Для меня это громадная опасность, которая через пять-десять лет — то есть в наше еще время — будет проявляться, как на фотопластинке. На этой пластине может проявиться страшное изображение — потери государства...

— Москва не Питер. Москва не Когалым. Москва — город со своими обычаями, обрядностью, привычками, со своим бытом, со своим менталитетом.

Давайте вспомним не собянинскую или лужковскую Москву, а вспомним Гоголя. Он, безусловно, великий человек. И очень наблюдательный. Гоголь писал про Москву, сравнивая ее с Санкт-Петербургом тех времен. И это сравнение было совсем не в пользу Петербурга. Санкт-Петербург, писал Гоголь, богатый город, холодный, официальный. Санкт-Петербург красивый, люди там очень серьезные, но все застегнуты на все пуговицы...

А Москва, пишет Гоголь, — это город широкий, разнообразный, город хлебный, город веселый. Москва любит праздновать, любит представления, мероприятия такого раздольного плана. И Москва — это Россия.

И дальше Гоголь сказал страшные слова (думаю, что он был прав и, может быть, мы должны как-то оценить его тогдашнюю правоту, перекладывая ее на сегодняшнее время): Питеру нужна Россия для того, чтобы он жил. А России, для того, чтобы она жила, нужна Москва. Ничего тут не изменишь.

— Сегодня хаос и у нас несколько направлений. Одно обозначено.

В экономике — это монетаризм, это развал реального сектора экономики и опять эта нефтяная игла и так далее. В политике — это ориентация на Китай. И это все, мне кажется, в высшей степени опасно. Во внутренней жизни — это полное отсутствие демократии.

— Беда в том, что монетаристы до сих пор правят бал. Госбанк со своей процентной ставкой, совершенно уродливой, разрушил реальный сектор экономики. Причем разрушил не только реальный сектор экономики, он разрушил и саму банковскую систему. Почему? Давайте вспомним Маркса — одного из пяти гениальнейших экономистов прошлого. Маркс говорил: товар-деньги-товар. То есть деньги играют не основную роль, а вспомогательную. Они являются измерителем произведенного товара и создают условия для производства нового товара. И Маркс, и все разумные экономисты говорят, что базисом является реальная экономика, а банковская система — это надстройка, которая ее обслуживает.

Но что мы сегодня делаем? Идет игра в деньги. Мы говорим: нам нужно удержать банковскую систему. То есть мы рубль уже не удержали, так давайте удержим банковскую систему. Удержать ее можно двумя путями. Во-первых, тем, который мы реализовали раньше, — вкачивая в банки, в систему, деньги, которые мы получаем от продажи нефти и газа. И во-вторых — с помощью базисного удержания, то есть благодаря мощи реального сектора экономики.

Но если мы банковскую систему сформировали таким образом, что она не обслуживает реальную экономику, а выдает кредиты под такие дикие проценты, что реальный сектор экономики — не только малый бизнес, но и крупняки — отказывается брать деньги...

Банковская система между тем пользовалась деньгами, которые давало ей государство ей из резервных фондов и так далее. Но когда этих денег не станет, то банковская система может выжить лишь в том случае, если фундамент (реальная экономика), который она обслуживает, функционирует. А если этот фундамент развалился, то вслед за ним обязательно развалится и банковская система.

— Власть демонстрирует сейчас стремление формировать такие условия, при которых подавляется даже легальный протест. И проблемы, которые люди хотят предъявить власти, уходят внутрь, в общество. К сожалению, эти проблемы не являются объектом обсуждения и принятия каких-то сбалансированных компромиссных решений.

Взять движение дальнобойщиков. Не анализируя и не обсуждая эту ситуацию, не исправляя ее, просто объявив, что эти водители эгоистичны и приняв меры, чтобы возмущение вроде бы затихло, — чего добились? Потенциал недовольства оказался внутри, он никуда не делся. И может накопиться до уровня, опасного для стабильности общества. Это власть должна понимать и находить какие-то решения. В первую очередь эти решения должны быть в экономической плоскости.

Но беда в том, что власть у нас не занимается проблемами экономики, проблемами реальной жизни. Все это доверено правительству, которое абсолютно не способно решать эти вопросы решать. Это само по себе тоже опасно. Нельзя так делать.