Олег Фомин: «Я женился четыре раза, потакая желанию женщин»
Актер и режиссер рассказывает о своих четырех браках, только последний из которых оказался счастливым.
... Приезжая в волчью стаю, я оставлял за спиной все, что делал в миру: забывал, как выпивать, курить, врать, бояться… То, что ты чувствуешь, чувствует и волк. Чтобы зверь тебе поверил, надо отринуть все человеческое. И когда я возвращался в Москву, уже не мог общаться с людьми как прежде…
С четырех месяцев до года я безвылазно растил этих волчат на подмосковной базе в Петушках. Полгода был частью стаи: разговаривал, кормил, дурачился с волками, как Маугли. Ежедневно мы отрабатывали с ними будущие сцены для фильма «Весьегонская волчица». У этих щенков ласка такая — прикусывают за горло, за руки, за плечи… Когда началась работа, в конце каждого съемочного дня я обычно говорил: «Мальчики, целуемся!» И однажды оказался в волчьей пасти, даже разглядел гланды.
Годовалый Ромка прихватил за лицо: верхние клыки — над бровями, нижние — под подбородком. Но не сильно, играючи. Волки, выращенные людьми, вели себя как большие собаки, и в какой-то момент мы расслабились — поселили их в хлев с овцами. Вот тогда в животных проснулись хищники — волки стали бросаться на дрессировщиков. Те сразу: «Зовите Олега!» При моем появлении волчица Стеша легла на спину и стала кататься, подставляя мне пузо… В фильме мы с ней играли всю любовь, а ее братья Рома и Филя — бойцы, отвечали за рычание и яростный оскал.
Одного волка я тогда случайно покалечил: вытаскивая из будки, повредил ему глаз и стал врагом. Когда тот начинал рычать, все понимали: «Значит, Олег на базу приехал...» Через два года уже в «Молодом Волкодаве» мне нужно было снять воющего волка. Привели зверя, съемочная группа выстроилась по стеночке. А я же опытный, протягиваю к его морде ладонь и всем объясняю: «За голую руку волк никогда не укусит, вот перчатку отберет». Вдруг вижу: у волка полные глаза слез! Затрясся… и лизнул мою руку. У дрессировщицы тоже слезы выступили: «Надо же, простил… А ты не узнал? Это же твой враг». Тот самый, кого покалечил. И тут я уже сам разрыдался…
— Волк — будто некий символ в вашей биографии: часто в ней появляется. И в фильме «Меня зовут Арлекино» вы — лидер уличной группировки, называющей себя «волками». И в жизни — выходец из Тамбова…
— Да, тамбовский волк мне товарищ! Тамбов в истории нашей семьи возник при фатальных обстоятельствах. Во время войны бабушка с двумя детьми эвакуировалась из Польши. Когда эшелон беженцев начали бомбить, снаряд попал в их машину. Женщину отбросило в одну сторону, детей — в другую. Бабушка попала в гестапо, прошла Освенцим и Дахау. Ее освободили американцы, приглашали уехать в Америку, но она вернулась в Россию — искать своих детей, которые всю войну находились в детдомах. Сына к тому моменту забрали приемные родители, не оставив о себе никаких данных. А дочку удалось найти в Тамбове у приемной матери, моей бабушки Прасковьи…
Так мама с дочкой воссоединились и поехали на новое место жительства, в Грозный. Но с Прасковьей моя мама все равно прожила большую часть своей жизни: закончив Грозненский нефтяной институт, она вынуждена была вернуться в Тамбов. Умер ее приемный отец, бабушке была нужна помощь. Там мама познакомилась с будущим мужем...
Жили мы в Тамбове у Прасковьи. Потом отец получил квартиру. Я часто отдыхал и у родной бабушки в Грозном. Познакомился там с законом гор — нажил кровного врага по имени Заурбек. Мы с друзьями попались под горячую руку его подростковой банде, но оказались сильнее — я проломил Заурбеку голову кастетом. После чего он поджидал меня у ворот в шапке из бинтов, чистил яблоко длинным ножом и спрашивал: «Когда Олег будет?» А я сидел дома у окна с дедовой боевой винтовкой. Сосед-армянин стучал в стекло: «Олег, не стреляй, это я, твой друг Коля!» В общем с Заурбеком мы так больше и не встретились.
Детство «тамбовских волчат» было суровое. Я носил в кармане чугунную гирьку на веревочке, занимался в секции бокса. А еще были ребята из радиокружков, которые всюду ходили с отвертками — это практически нож. Как-то столкнулся с ними, и меня спасло только актерское мастерство. Я достал боксерские перчатки и говорю: «Дайте их тому здоровому парню, сейчас мы с ним разберемся». Выглядел так убедительно, что вступить со мной в бой не решился даже самый крупный лоб. А ведь я только начал боксом заниматься, ничего еще не умел.
— А с какого момента вы поняли, что станете актером?
— Когда посмотрел кино «Слуги дьявола на чертовой мельнице»: увидел на экране огромный кусок мяса — главные герои от него отрезали и уплетали за обе щеки. Я подумал: «Какая профессия прекрасная!» Просто я таких кусков мяса никогда еще не видел. Сам нашел в городе театральную студию и уже с 3-го класса играл на сцене Графа Вишенку.
Родители постоянно устраивали дома капустники с друзьями: мама танцевала на столе с пистолетами, на Новый год они с папой переодевались Дедом Морозом и Снегурочкой, поздравляли весь двор, пили шампанское в сугробах... Заразили меня своими безумствами, пока были молодыми. Хотя профессии у обоих серьезные. Мама работала в химической отрасли, папа — на секретном предприятии, лишь спустя годы мы узнали, что его деятельность была связана с космосом. Но главным в жизни для него было творчество — папа писал картины и, выйдя на пенсию, радовался, что теперь сможет заниматься только любимым делом.
Я ему помогал: в Москве папа получил корочку члена Международной конфедерации союзов художников. В Тамбове почти каждый год проходили его персональные выставки… Вся жизнь в нашем доме была посвящена папиному творчеству. По молодости мама даже ревновала к этой одержимости. Однажды родители плавали на лодочке, а папа и там все время писал пейзажи: глядел не столько на маму, сколько на живописный берег. Тогда она вспылила и выбросила в речку пачку его акварелей. Потом, конечно, пожалела.
Мама не хотела, чтобы я был актером. Мечтала, чтобы стал архитектором и построил ей такой же особняк, как она оставила в Польше во время войны. Ей запомнились витая лестница, камин, библиотека с лакированным столиком… Тот дом, что построил на даче папа, видимо, не очень соответствовал этой картинке. Но был примером его неуемной энергии: отец разогнал рабочих и сам сколотил массивное сооружение за 2 недели. Криво-косо, но домик стоял, двери открывались. У меня на глазах за один день выросла веранда… Сейчас я тоже строю дом. Видимо, гены…
Помню, как на прослушивании в Щепкинском Юрий Соломин обреченно смотрел на меня. И когда я был зачислен в его группу, мне этот взгляд расшифровал: «Я все думал: кто ж тебя пропустил на 3-й тур?». Я казался себе опытным актером — уже все знаю и умею. Наглый был страшно. Постоянно спорил с преподавателями и слышал в ответ: «Ты еще никто!» В результате от меня на первом курсе отказались все педагоги, влепили тройку и хотели отчислить. Мне прочили будущее администратора, коммерсанта — кого угодно, только не актера. К счастью, мои учителя ошиблись.
Наглостью прорвался и в свой первый фильм «Серебряные Озера». Пришел в «Щепку» на лекцию, а все одногруппники читают сценарий. На пробы меня никто не пригласил, я сам приехал. Позвонил с пункта охраны: «Это Фомин из «Щепки». — «Мы вас вызывали?» — «Да в том-то и дело, что нет! Я уже год в Москве, сколько можно?» Только вошел в комнату, где сидели взволнованные однокурсники, как режиссер Борис Бунеев спросил: «Это он? Берем!» Даже пробоваться не пришлось. Так я в конце года оказался на одной площадке с Андреем Ростоцким. Снимали в Гороховце, где в 80-м году была такая напряженка с продуктами, что мы буквально выживали.
На местном ресторане висела надпись: «Граждане, приносите продукты с собой». Я в группе актеров отвечал за провиант: ходил по деревням — добывал молоко и мясо. Один раз притащил козленка, но никто не смог его зарезать. Андрюшка Ростоцкий первым сказал: «Я не буду!» А он брал с собой в экспедиции целый арсенал для рыбалки и кухни. Пришлось козленка сдать обратно. Там же была выпита моя первая водка: я вместе с мотоциклом упал в озеро, и когда вылез из проточной воды, пальцы уже не сгибались. Тогда Ростоцкий налил мне стакан: «Пей». Пальчики ожили. С молодыми актерами Андрей вел себя по-отечески.
За время учебы я сменил 14 профессий: манекенщик, сторож, грузчик… Со 2-го курса преподавал в студенческих театрах МГУ, спортивного института. И две студентки-гимнастки помогли мне найти весьма прибыльную работу. Правда, сами долго не решались признаться, что танцуют в ночном варьете у Бори Моисеева. «А что же я-то не с вами?» — говорю. Трио «Экспрессия» тогда выступало в Центре международной торговли — а это, считай, заграница. В магазинах прилавки были пустые, здесь же дорогой алкоголь, бифштексы пахнут — хоть нос затыкай... Работу в варьете я тоже старался не афишировать. Тогда это мне казалось стыдным занятием для актера. Однако… вскоре в институте подошел Олег Меньшиков и попросил купить ему блок сигарет. Среди зрителей сидели избранные: Алла Пугачева, Костя Райкин...
Нам было строго запрещено общаться с иностранцами. Однажды остались в ресторане с моими друзьями, а потом получили выговор в первом отделе. Боря понимал, что наша деятельность аполитична: его девочкам запрещали оголяться, поэтому гимнастки были застегнуты на все пуговицы, при этом выглядели все равно безумно эротично. Моисеев жил с двумя своими танцовщицами на съемной квартире. Был тогда молодой, хулиганистый, худой... Когда он стал эстрадной звездой, мы периодически сталкивались на гастролях, в гостиницах: «У меня 3 спектакля». — «А у меня 1 концерт».
В варьете я насмотрелся на оригинальную сценическую одежду и потом, когда жил в Риге с первой женой, помог Алисе в ее бизнесе модельера. Мы купили в ателье ворох кожаных кусочков — 100 кг стоили 70 рублей — и стали шить из них пальто, платья, юбки… Я придумал такую технологию. Сначала в Риге одели танцовщиц Аллы Духовой и провели аукцион. Первые три вещи окупили все затраты. А вторую коллекцию уже привезли в Москву и распродали в Доме кино за большие деньги: Татьяна Друбич за тысячу купила платье, Боря Хмельницкий приобрел свитер, связанный из кожаных ниток.
— Как же судьба занесла вас в Ригу?
— Я выпустился из института, и у меня заканчивалась прописка в Москве. Уже пришла повестка в армию, от которой меня спасли спецслужбы. Ну и опять же — моя наглость. Гулял ночью по Лубянке и проходил мимо приемной КГБ. В голову закралась шальная мысль: «Только они могут повлиять…» Ко мне вышел человек в форме: «У вас сообщение государственной важности?» «Нет, — говорю, — я по личному вопросу». — «Тогда приходите утром». В 9 утра я с чувством, что мне назначено, поехал в КГБ.
Там сидел и зевал майор, которого в такую рань вызвали только ради меня. «Не допустите ошибки! Мне нельзя в армию!» — «Вы хотите служить в КГБ? Это 25 лет». — «Нет, я хочу служить искусству!» Я говорил, как опасно для актера потерять время, даже предлагал преподавать в КГБ театральное мастерство, чтобы это зачлось мне вместо армии. Майор веселился от души! На следующий день я взял кружку, ложку и обреченно побрел в военкомат. А меня оттуда выгнали. «Идите отсюда, — говорят, — вашего дела у нас нет». Так я и не понял: надо ли благодарить за это чудесное совпадение того майора…
В рижском ТЮЗе я за 7 лет сыграл 16 главных ролей. Первой и последней звездной болезнью переболел в театре. Меня утвердили на главную роль в пьесе «Вариации феи Драже», ставить которую должен был приехать Анатолий Васильев. Сказали: «Возьмется ли он, зависит только от тебя». Сказать такое молодому артисту — подготовить его крышу к сносу. Я сидел в зале, как суперзвезда: подавал какие-то наглые реплики, громко смеялся… Адольф Яковлевич Шапиро все это быстро считал, тут же перевел меня во второй состав, а потом вызвал к себе в кабинет, где полчаса меня изображал, абсолютно гениально. Корона слетела с моей головы раз и навсегда.
Когда я поступил в институт, задавал себе вопросы: «Есть Луспекаев, Даль, Высоцкий, Борисов, Филатов, а ты куда лезешь?» И сам себе отвечал: каждый из этих артистов неповторим как личность. Надо делать себя в этой жизни, быть нормальным мужиком, научиться совершать поступки, любить…
Что касается любви, в юности я был романтиком: сексуальные отношения не являлись самоцелью, поцеловаться уже было за счастье. В мечтах: если появится женщина, то будет единственная и непременно жена. Писал стихи, много стихов… А в результате я женился четыре раза, потакая желанию женщин. Мне долгое время казалось, что для мужчины это поступок, доказывающий уважение к даме. Хотя первый раз, как и все, я полагал, что навсегда…
С Алисой мы встречались три года, потом расписались и прожили еще четыре. Отношения себя изжили. И я переживал, но не потому, что теряю человека, а потому, что мое мужское самолюбие было задето: как это так, меня бросили? Это я должен был бросить! В общем, мой театр закрылся, брак распался, и я решил вернуться в Москву.
— За несколько лет до этого вы сыграли в картине «Меня зовут Арлекино». Фильм обошел западные фестивали, компания 20th Century Fox купила картину для мирового проката. А как изменилась ваша жизнь?
— На меня был выписан «волчий билет» — у режиссеров я оказался под запретом «за несоциалистический способ существования в кадре». А ведь всегда был далек от политики. Вся эта история — абсолютный фатум, начиная с того, как я получил главную роль…
Жена Валерия Рыбарева увидела меня в спектакле «Крестики-нолики», и я поехал на пробы в Минск. Потом с рижским театром возвращался с первых зарубежных гастролей и на вокзале в Бресте встретил Юрия Щекочихина — он как раз вез спектакль «Ловушка 46, рост второй», по которому снимался «Арлекино». Нас познакомил Шапиро. «Таких совпадений не бывает, — сказал Щекочихин. — А ты в курсе, что прототип главного героя живет в Тамбове и знает тебя лично?» Короче, собрались три фаталиста, и получилось кино. Правда, когда я увидел результат, возникло ощущение, будто со мной что-то сделали без моего ведома. «Арлекино» год пролежал на полке.
После подпольного показа в «Литературной газете» я в темноте спускался по лестнице под руку с Ией Саввиной. Она спрашивала режиссера: «Валерочка, где ты нашел этого мальчика?» Я же любил косить под дурачка: «А вам что, понравилось кино?» Она погладила меня по плечу: «Деточка, успокойся, это будет твоя «Дама с собачкой». И действительно, через год вокруг кинотеатров стояли очереди в два кольца. Я впервые получил процент от проката — 1,5 тысячи рублей, огромные деньги. После премьеры в Минске журналисты меня спросили: «Как вам фильм?» Я сказал: «Никак». И тогда меня вычеркнули из всех поездок: нельзя говорить режиссерам, что у них не получилось. А «Арлекино» уже без меня прокатили по всему миру.
Потом я еще 5 лет сидел в Риге, и ни один журналист ко мне не приехал. Первое интервью на телевидении со мной сделал Сергей Жигунов, он поднял вопрос: «Почему вокруг актера 5 лет вакуум молчания?» Мы с ним встретились на фестивале в Смоленске, куда я попал с фильмом «Стервятники на дорогах». Там мне должны были вручить 3 приза, но в последний момент запретили это делать. На дворе уже стоял 90-й, казалось бы… Тогда Жигунов вышел на сцену и заявил, что предлагает мне роль, назвал какой-то немыслимый гонорар. Это был поступок.
— На том фестивале в Смоленске вы познакомились с Верой Сотниковой. Как начался ваш роман?
— Веру я там увидел впервые, пригласил на танец. Тогда еще абсолютно не знал, как себя вести в актерской тусовке — продолжал скромничать. Так что в нашей паре все смелые поступки были за Верой Михайловной. Когда мы сели в поезд, она распорядилась: «На этих полках — Сотникова и Фомин, никому не занимать. Если кто сядет — мы больше не приедем на фестиваль!» На тот момент мы просто помогли друг другу: она с кем-то разошлась, я после развода был один в Москве…
Встречались у нее в коммуналке, где она жила с ребенком и татарской семьей по соседству. Потом в моей съемной квартире. Но актер и актриса — это всегда сложно. У каждого творческий багаж за плечами… Это единственный опыт романа с коллегой в моей бурной биографии. Мы с Верой были нужны друг другу только на время… Потом каждый пошел своей дорогой. А за расставание мы с Сотниковой выпили бутылку шампанского!
Потом я встретил Лену. И опять лотерея: получится — не получится. Заманил ее в свою квартиру забавным способом. При знакомстве спросил: «Где ты живешь?» — «У подруги в коммуналке». Дал ей ключи от дома и уехал на съемки. С моей стороны — доверие, с ее — ответственность. Лена же не могла исчезнуть с ключами, пока я не вернусь. А потом привыкла там жить. И мы даже сыграли свадьбу — с платьем, широким гуляньем, приезжали родители... С Леной мы со временем просто охладели друг к другу. А я привык сжигать мосты: либо да, либо нет.
И не мучить никого. Хотя бывало и так, что я на коленях просил девушку не уходить — случались помутнения. Сейчас с ужасом думаю: если бы тот человек остался… Либо это лень человеческая, когда думаешь, что лучше не найдешь. Либо самолюбие, что не сам ее бросаю — у всех мужиков это, к сожалению, присутствует. Женщины часто ревновали меня к профессии, пользовались тем, что нет каких-то обязательств. Я всегда был слишком увлечен съемками: может, им не хватало внимания? Как моей маме, когда она бросила в воду акварели отца…
— Наверное, ревность усугубилась, когда вы стали не только актером, но и режиссером...
— На съемках «Фаната» мы со вторым оператором Васей Сикачинским сидели на яхте под звездным небом. И я рассказывал, как мечтаю снимать кино. Потом с восторгом описал ему фильм режиссера из Никарагуа. А Васька воскликнул: «Это я снимал!» И через какое-то время я ему позвонил: «У меня есть офис в центре Москвы и сейф с деньгами». «Это сказка?» — спросил Вася.
Нет, просто я впервые услышал слово «продюсер». Я тут же научился считать: у меня хранился бюджет картины, и руки мои тряслись… И пусть мои первые фильмы «Милый Эп» и «Время нашей жизни» не попали в прокат, зато получили кучу призов на фестивалях. Когда начались реальные заработки, я мог бы запросто купить себе квартиру. Если б оказался умнее… Однако я думал, что теперь так будет всегда: собственный офис и сейф, доверху набитый деньгами. И еще была смешная фантазия, что я, как Набоков, вечно буду жить по съемным углам.
Купить квартиру я решился только в 40 лет, и то меня подвиг случай: мою съемную подожгли, кинув в окно петарду. Мгновенно вспыхнули пуховые подушки и перина, подаренные мне мамой… Я, конечно, этого не видел: был на съемках своего фильма «КГБ в смокинге». Мы с Вилле Хаапасало приехали на пепелище… Меня не планировали убить — хотели напугать. А я воспринял это как знак. Сейфа с деньгами под рукой на тот момент уже не было, и я взял жилье в ипотеку недалеко от студии Горького. Риелторам сделал заявку: «Квартира одинокого обеспеченного мужчины».
С Ваней Охлобыстиным мы тесно общались, когда появилась ассоциация молодых кинематографистов. Тогда он дал мне свой сценарий фильма «Мытарь», и мы задумали творческий тандем: один будет снимать, другой — сниматься, а в следующем фильме поменяемся. Однако еще до съемок Охлобыстин ушел на церковную службу. Сейчас к его статусу все привыкли, а тогда для меня это стало полной неожиданностью. Мы были молодые, веселые и вели не самый православный образ жизни…
Хотя Ваня всегда уповал на божью помощь, в какую бы передрягу мы ни попали. Как-то 8 Марта ехали к нему домой, и Ваня по случаю праздника был не очень трезв: машину мы вели в 4 руки. Потом авто заглохло на какой-то поляне, и мы по колено в грязи пытались его толкать. Тогда Ваня помолился — и машина завелась. А уже возле дома нас остановила милиция, и тут Иван устроил невероятный спектакль, в итоге которого благословил милиционеров, и те отпустили нас с богом.
В результате я и режиссировал «Мытаря», и сам в нем играл. Когда фильм был готов, первым, кому я его показал, стал Охлобыстин. Мы не виделись полгода. И это был тот же Ваня, но когда мы сели завтракать, он произнес молитву уже перед самым рядовым приемом пищи. При этом запутался в словах, побежал за шпаргалкой…
Изначально Охлобыстин писал «Мытаря» с себя, но так получилось, что историю человека с даром предвидения я снял уже про себя. В 1983 году я оказался у друзей в коммуналке, а по соседству там уже неделю пьянствовала компания экстрасенсов. У нас с ними произошло общение на уровне: я подумал — они ответили. «Куда едешь?» — «В Питер, показываться». — «Ты там понравишься одному человеку, но работать вы не будете. Можешь даже не ездить». Я все равно поехал. Мне описали внешность того, кому я понравлюсь во время показа. Этот человек через 3 реплики сказал мне: «Стоп». Я подумал: «Не совпадает». А выяснилось — действительно, из всех выбрали меня с приятелем. Я обрадовался, всю ночь пил пиво в общаге БДТ и под утро потерял голос. А на втором прослушивании надо было спеть… И я не прошел. Зато поверил в сверхъестественное.
Те ребята еще предсказали, что я буду играть на «Таганке»… Мы потом с ними долго общались. Как-то я пожаловался: «Жена моего мастера сказала, что я бездарность». Они пришли ко мне на спектакль, посмотрели и говорят: «Плюнь в глаза тому, кто так сказал! И еще у тебя экстрасенсорные способности — три активных поля, которыми ты шарашишь по залу! Это нечестно!» А у меня и правда есть какая-то связь со зрителями: человек на 26-м месте смотрит в программку, а не на меня — я это чувствую. И еще у меня есть такая особенность: если кто-то врет — начинается тошнота. Раньше я даже переживал, что не могу с кем-то общаться: ведь этот человек мог быть мне симпатичен... А потом экстрасенсы объяснили: «Он просто врет тебе на каждом шагу. И твой организм ставит защиту». Люди стали потихоньку отсеиваться.
— А как вы сработались с Александром Абдуловым на съемках сериала NEXT?
— Первой нашей совместной работой был фильм «Фаталисты». Такая «разведка боем». И только во время съемок NEXT мы с Сашей выпили первую рюмку. У Абдулова дружба было понятием круглосуточным. Звонил ночью: «Что делаешь?» — «Отсматриваю материал». — «Ка-ак? Без меня?!» Я брал кассеты и летел к нему домой. Для него все друзья-приятели были рядом: на съемки он мог вызвать кого угодно — однажды Бутмана в срочном порядке пригласил. Никто ему никогда не отказывал.
Саша вел себя просто — остался с нами в гостинице, хотя ему предложили отдельную виллу. Команда у нас сложилась веселая: шутили, импровизировали. Как-то я сидел с Сашей в кафе, мы обсуждали сцены из жизни криминальных авторитетов и сравнивали с нашим кино. А за соседним столиком оказался мой подслеповатый сосед по дому. Мы вечером с ним столкнулись, тот говорит: «Слушай, я такого бандюгана сегодня видел — реальный вор в законе!» — и пересказывает наш с Сашей разговор. Я смеюсь: «На Абдулова, случаем, не похож? А его собеседник — на меня?»
Саша был настоящий профессионал, не гнушался по 9 дублей играть. Все вокруг кричали: «Фома, что ты делаешь?» Я показывал Абдулову материал: «Посмотри, хочешь, так оставим?» Он говорил: «Не надо, работаем!»
Начинающую актрису Катю Волкову я взял в NEXT 2 на роль «спящей красавицы», в которую должен был влюбиться Лавр-Абдулов. И она благополучно проспала все кино вплоть до 12-й серии. Приходила на площадку, мы шутили: «Ну что, спать?» Она заваливалась на кровать, мы вокруг выставляли свет. Потом я шутил: «Катя, ты попала в кино через постель!» Катя очень живая, непосредственная, юморная… Мне понравилось, как она сказала про свое расставание с Лимоновым: «Надоело быть Надеждой Константиновной Крупской». А еще Катя шикарно поет. Однажды позвонила мне: «Я написала 20 песен, вот послушай...» И начала исполнять с первой… Я так заслушался, что даже съемки немного задержал.
С Мишей Ефремовым мы тоже дружим и работаем много лет. Когда я еще из Риги приехал на съемки фильма «Стеклянный лабиринт», Миша отправился вместе со мной на освоение токарного станка в ПТУ. В процессе знакомства с этим агрегатом произошел эксцесс: ручка станка закрутилась у меня между ног, и я отлетел метра на 4. С тех пор, если мы с Ефремовым оказывались в женской компании, он спешил всех предупредить: «Фоме яйца на токарный станок намотало, так что на него сегодня не рассчитывайте!» Его любимой шуткой было позвонить мне ночью на домашний телефон и спросить: «Фома, ты сейчас где?» Но я тоже не оставался в долгу.
По молодости у нас всегда были проблемы с тем, чтобы достать деньги на грев. А когда я уже начал снимать кино и неожиданно разбогател, мне подарили целый ящик коньяка, но в шкаликах — по 150 грамм. Я заставил ими барный отдел чешской стенки, позвонил Виноградову с Ефремовым и траурным голосом вызвал их к себе домой. Они решили, что у меня приключилась беда, и примчались с взволнованными лицами. Как только переступили порог, я запер дверь и сказал: «Никто отсюда не выйдет, пока мы все не выпьем». Через пару дней они все же от меня сбежали, а те шкалики мы допивали еще целый год.
В «Дне выборов» Мишиным консультантом стал все тот же Ваня Охлобыстин: он его благословил на роль пьющего священника (а на самом деле переодетого жулика). Облачившись в рясу и наклеив окладистую бороду, Ефремов начал репетицию с тренировки на рыбаках. Надо было видеть их лица, когда святой отец, потряхивая кадилом, угрожал: «Я вас прокляну и заочно отпою!» Мы же не могли всю Волгу предупредить, что кино снимаем. И что надпись «Голосуйте за Цаплина!» на теплоходе не относится к реальной предвыборной кампании.
Многие нам махали и обещали: «Обязательно проголосуем!» Вася Уткин меня предупредил: «Я вообще-то не артист». — «Отлично, на этом уровне и будем существовать в картине». Моих артистов вся киногруппа любит, окружает вниманием, режиссер их хвалит. И актеры мне отдают по максимуму. Осенью я снял комедию для Первого канала «Новая жена» — в одной из главных ролей опять Миша Ефремов.
Когда в фильме «Холостяки» предлагали сцену из трех фраз, которые надо было растянуть на 3 минуты, мне с Певцовым, Башаровым и Стычкиным оставалось только импровизировать. Нам четверым предоставили решать, кто сыграет пятого холостяка, который вернулся из Парижа, где стал геем. Выбор пал на моего друга Мишу Горевого, и я всю ночь уговаривал его «сменить ориентацию» на время съемок: привез ему разные печатки, очки, часы, долго наряжал... Наутро перед съемками Горевой все же позвонил и отказался: «Я не могу, я нормальный мужик!» Тогда я опять поехал к нему и до 2 часов ночи нянчился… Зато когда вышел фильм, Миша не пожалел.
- А случалось, чтобы вы сами с режиссером не сработались?
— Я не смог ничего сделать в кадре, когда у меня умер отец. Ушел в запой на съемках. Меня просто несло — и все. Ночи бессонные, слезы, истерики. Запираешься и воешь, понимая, насколько ему было больно… Уходил папа очень тяжело. Сначала инсульт, потом еще и рак нашли в больнице. Мне каждый день говорили: «Забирайте его в хоспис или домой». Но я все надеялся, держал его на дорогих уколах… Не представляю, что творилось в его голове: при его энергии быть парализованным. Отец уже не мог говорить, только писал…
Я спрашивал: «Что ты хочешь?» «Умереть…» — выводил он на бумаге. Когда все закончилось, я попросил отпустить меня со съемок. Но меня в тот день 5 часов продержали на площадке. Приехали друзья, конечно, не пустые... И я напился — был уже не в состоянии играть. С режиссером у нас после этого не заладилось. Меня потом еще на 50% опустили по деньгам — грянул дефолт 98-го года. Одно за другим… И я мстил, продолжая напиваться… Уход отца переживал очень долго. И до конца так и не принял: иногда я забываю, что папы нет, и хочу его о чем-то спросить, посоветоваться. Он мне снится постоянно.
— А с собственным сыном у вас близкие отношения? Все-таки ваш третий брак тоже не сложился…
— Мы с Аленой уже жили отдельно, когда родился ребенок. А пока были вместе, все время ругались, не хотелось это все переносить на сына. Когда Данила был еще совсем кукольным, у меня возникло убеждение, что он все понимает. Бывало, орет, женщины вокруг носятся, а я ему говорю: «У тебя ничего не болит, я тебе не верю, ты просто хочешь привлечь внимание». И на этих словах ор прекращался, а Даня начинал тихонько хихикать — раскусили!
Меня всегда мучило, сколько я ему недодаю: иногда и по 2 недели не виделись из-за моего графика, и по месяцу. Потом наверстывал. Я сына никогда не наказывал, особенно не воспитывал — просто старался быть примером. За своим отцом я тоже все время наблюдал, смотрел, как он существует. По характеру Даня был на меня похож до школы — стремился в лидеры: «Все за мной!» А если никто не бежит, он бежит один. Сейчас подрос и стал более скромным — маленьким мудрецом. Даниле уже 15 лет — высокий, красивый, девчонки начали вешаться. Хочет быть офицером, родину защищать. Я не давлю — пусть для начала съездит в военный лагерь, там поймет, что такое дисциплина, марш-бросок… И, надеюсь, передумает.
Не могу заставить его смотреть мои фильмы. Хотя приобщал сына к кино с трех лет, брал с собой на съемки. Саша Абдулов у него был «мой Саса». Во втором NEXT я снял с Данилой сцену, где герою снится его сын. Пообещал ему за это подарок. В тот день на площадке был в нервном состоянии: вдруг мой ребенок что-то сделает не так? Но Даня все шикарно сыграл. Спросил у оператора: «Вася, мне куда смотреть?» Тот уронил камеру: «Даня, у меня взрослые актеры не всегда это спрашивают!»
Три годика ему было. Когда фильм показывают по телевизору, родственники каждый раз зовут Даню: «Иди, на себя посмотри!» Сын садится на диван, явно терпит этот эпизод и, как только он заканчивается, уходит. Автономная личность растет. Мой отец приходил ко мне на спектакли — максимум мог кивнуть, если понравилось, как я сыграл. Меня вообще в жизни мало поощряли: боялись, что зазнаюсь. Всегда говорили: «Только не хвалите Фомина». А мне всегда хотелось закричать: «Да похвалите меня уже!»
— Ну жена-то, четвертая и самая любимая, вас хвалит? Похоже, что с Татьяной вы счастливы…
— Любимое занятие киношников — ставить девушкам кассеты со своими фильмами и заставлять наслаждаться своим творчеством до утра. Татьяну миновала сия участь.
Сегодня Таня — самый мой жесткий критик. Нереально заставить ее что-то сказать, если кино понравилось. Хотя бы научилась молчать о том, что не впечатлило. При этом ей удалось то, что не удалось никому — принимать меня таким, какой есть. Что-то она терпит, я это вижу и готов ей памятник поставить. Во многом — это жизнь ради меня.
Таня осталась со мной не потому, что я актер и режиссер, — она об этом не знала, думала: я ей лапшу на уши вешаю… Потом увидела фильм и удивлялась: «Надо же, не соврал!» Мы встретились на Украине, в ночном клубе. Стали увлеченно общаться, вместе нам было хорошо и легко. Не хотелось расставаться — говорили и говорили. И Таня не обиделась, что на первом свидании у меня вдруг кончились деньги: за стол платила уже она, потом вызвала такси… А ведь у иной девушки могла быть совсем другая реакция.
Потом я уехал, и мы год переписывались, перезванивались. Я понимал, что скучаю по ней, — хотелось видеть и слышать Таню каждую минуту. Уговорил ее приехать ко мне на Новый год… При этом сказал, что у меня «Запорожец», живу я в коммуналке, где ржавая ванна на 6 соседей. И она все равно приехала! Потом призналась, что ее напрягла только ржавая ванна... А встретил в аэропорту я ее совсем на другой машине… Пока ехали ко мне, я понял, что никуда ее не отпущу. Татьяна — человечек, которого нельзя не любить. Она настоящая. Не умеет играть в жизни. Не умеет подстраиваться, что-то изображать. Иногда мне тяжело, но ведь совместная жизнь — это работа.
В результате Таня оставила семью, друзей, институт. Окунулась в неизвестную ей жизнь со всеми моими проблемами. И я ценю этот смелый поступок. Сейчас в Москве она заканчивает Финансово-юридическую академию, открыла свой интернет-магазинчик. Ведет себя независимо: ничего у меня не возьмет, ей проще заработать, отложить и потом преподнести мне в подарок золотые часы. И я понимаю, как ей это дается. Не все у нас, конечно, было гладко с самого начала, но Танина мама всегда на моей стороне: «Слушайся мужа».
Таня ездит со мной на съемки. Я рано утром вскакиваю и мчусь на площадку, а на жене — мои грязные вещи, готовка... Если это экспедиция в горы — возвращаюсь весь в глине... Зато жизнь не такая однообразная. Одно время Таня работала со мной ассистентом по актерам. Но в киношном мире ей многое не понравилось. На площадке некоторые умеют общаться только матом — ее это коробит. Поцелуйчики с коллегами кажутся ей лицемерными. Если Таня видит, что кто-то ведет себя со мной некрасиво, — бросается защищать. А меня защищать не надо, я сам кого хочешь обижу.
Из общих увлечений у нас шопинг. Но и в нем мы разные. Я одет на 3 года вперед: у меня вся квартира завалена майками, джинсами и обувью… Если я что-то вижу, сразу покупаю, а у Тани больше времени уходит на созерцание. Я говорю: «Вот хорошая вещь, берем!» «Это все отстой», — отрезает любимая. Так что в магазине мы разбегаемся в разные стороны, я ухожу оттуда с грудой пакетов, а она иногда так ничего и не выберет. Любим вместе путешествовать: Мальдивы, Египет, Таиланд…
У нее безумное желание загорать, а у меня ловить рыбу. Как-то на Пхукете решили совместить: взяли яхту с капитаном, и он отвез нас на необитаемый остров. Только мы расположились на песке, как из джунглей выбежала стая обезьян и принялась нас грабить: сожрали весь провиант! Я пытался их отогнать, но капитан издал такой дикий крик, что я понял: передо мной священные животные, их трогать нельзя. Потом уже их приручил — поил водой из бутылочки, пиво макаки отвергли.
Я никогда не спрашиваю у женщин, сколько им лет. И не чувствую, что Таня моложе меня почти в два раза. Она слишком самостоятельная, а мне так неожиданно стали поступать предложения играть в кино отцов... С Таней я своего возраста не ощущаю. Она больший романтик, чем я, — дает мне стимул включить воображение. Однажды заманила меня на озеро на прогулку.
Дошли до поляны, где было постелено индийское покрывало, на нем — вино, фрукты. И свечками выложено — «Таня плюс Олег». Когда мы сели, над озером взлетело сердечко из фейерверка, и нам салютовали со всех берегов. Таня все это сама придумала и организовала. Причем без всякого повода. А на нашу годовщину я пришел после съемок в гостиницу: вся дверь в сердечках, внутри дорожка из роз, шарики, шампанское… Я только в кино такое видел!
Пятилетие совместной жизни мы отметили походом в загс на старый Новый год. Для меня 5 лет — это критический период, больше я с барышнями не общался. А с Таней понял, что пора делать следующий шаг. Думал, как обычно, — формальность. Но что-то в моих мозгах повернулось. Мы с женой стали еще ближе друг другу, опять начался конфетно-букетный период. И для друзей, и для родителей это был сюрприз. Чтобы не оставлять их без салатиков, уже пообещали, что летом наденем на Таню красивое платье и устроим церемонию на природе. Так что романтик во мне уже проснулся. А семейный человек… Ну не зря же я строю дом!